Мое любимое стихотворение. Набрала по памяти. Не уверена, что точно все вспомнила.
Клеопатра.
Открыт паноптикум печальный Один, другой и третий год.
Толпою пьяной и нахальной
Спешим. В гробу царица ждет.
Она лежит в гробу стеклянном –
И не мертва, и не жива,
А люди шепчут непрестанно
О ней бесстыдные слова,
Она раскинулась лениво –
Навек забыть, навек уснуть…
Змея легко, неторопливо
Ей жалит восковую грудь…
Я сам позорный и продажный,
С кругами синими у глаз, -
Пришел взглянуть на профиль важный,
На воск открытый на показ…
Тебя рассматривает каждый,
Но, если б гроб твой не был пуст,
Я услыхал бы не однажды
Надменный вздох истлевших уст:
«Кадите мне. Цветы рассыпьте.
Я в незапамятных веках
Была царицею в Египте.
Теперь я воск. Я тлен. Я прах». -
«Царица! Я пленен тобою!
Я был в Египте лишь рабом,
А ныне суждено судьбою
Мне быть поэтом – И Царем!
Ты видишь ли теперь из гроба,
Что Русь, как Рим, пьяна тобой?
Что я и Цезарь – будем оба
В веках равны перед Судьбой?»
Замолк. Смотрю. Она не слышит…
Но грудь колышется едва
И за прозрачной тканью дышит…
И слышу тихие слова:
«Тогда я исторгала грозы.
Теперь – исторгну жгучей всех
У пьяного поэта – слезы,
У пьяной проститутки – смех».
Александр Блок

Клеопатра.
Открыт паноптикум печальный Один, другой и третий год.
Толпою пьяной и нахальной
Спешим. В гробу царица ждет.
Она лежит в гробу стеклянном –
И не мертва, и не жива,
А люди шепчут непрестанно
О ней бесстыдные слова,
Она раскинулась лениво –
Навек забыть, навек уснуть…
Змея легко, неторопливо
Ей жалит восковую грудь…
Я сам позорный и продажный,
С кругами синими у глаз, -
Пришел взглянуть на профиль важный,
На воск открытый на показ…
Тебя рассматривает каждый,
Но, если б гроб твой не был пуст,
Я услыхал бы не однажды
Надменный вздох истлевших уст:
«Кадите мне. Цветы рассыпьте.
Я в незапамятных веках
Была царицею в Египте.
Теперь я воск. Я тлен. Я прах». -
«Царица! Я пленен тобою!
Я был в Египте лишь рабом,
А ныне суждено судьбою
Мне быть поэтом – И Царем!
Ты видишь ли теперь из гроба,
Что Русь, как Рим, пьяна тобой?
Что я и Цезарь – будем оба
В веках равны перед Судьбой?»
Замолк. Смотрю. Она не слышит…
Но грудь колышется едва
И за прозрачной тканью дышит…
И слышу тихие слова:
«Тогда я исторгала грозы.
Теперь – исторгну жгучей всех
У пьяного поэта – слезы,
У пьяной проститутки – смех».
Александр Блок

Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки
Как мюмзики в мове.
О, бойся бармаглота, сын!
Он так свирлеп и дик!
А в глуще рымит исполин
Злопастный брандашмыг!
Но взял он меч, и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущебу путь его лежит,
Под дерево Тум-Тум.
Он встал под дерево и ждет.
И вдруг граахнул гром!
Летит ужасный бармаглот и пылкает огнем!
Раз-два, раз-два, горит трава!
Взы-взы, стрижает меч!
Ува-ува, и голова
Балабардает с плеч!
О, святозарный мальчик мой!
Ты победил в бою!
О, храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки
Как мюмзики в мове.